Психологическая школа права , одно из направлений буржуазной правовой науки, сложившееся на рубеже 20 в. одновременно с появлением психологических направлений в социологии и др. социальных науках. С точки зрения представителей П. ш. п., причины, обусловливающие существование и действие права, коренятся не в социально-экономических и классово-политических условиях государственно-организованного общества, а в психологии личности или социальной группы. Право рассматривается ими как продукт различного рода психологических установок, инстинктов (например, властвования и подчинения), эмоций. Один из родоначальников П. ш. п. — французский социолог и правовед Г. Тард, считавший, что в основе всех социальных ценностей и норм, в том числе и правовых, лежит инстинкт подражания.
Наиболее глубоким и оригинальным представителем П. ш. п. был русский юрист Л. И. Петражицкий. В немецкой литературе под влиянием фрейдизма и бергсонианства сложилась концепция «правового чувства» (Рюмелин, Рицлер, Изай и др.), согласно которой главным в праве являются не нормы, а судебные решения, в основе которых лежат интуиция, подсознательные переживания, глубинные психологические установки судьи. В 30-х гг. эта концепция, безгранично расширяющая в нарушение принципа законности т. н. «свободное судейское усмотрение», была воспринята в США реалистической школой права. После 2-й мировой войны 1939—45 в буржуазной литературе сохраняли значение такие разновидности П. ш. и., как т. н. скандинавская школа права Хагерстрёма-Росса, концепции Р. Веста, П. А. Сорокина и Н. С. Тимашева, которые, модернизируя отдельные положения Петражицкого, основой права считали психологию социальной группы, а не отдельного индивида.

Марксизм не отрицает важной роли индивидуальной и социальной психологии в процессе функционирования права. Однако с точки зрения материалистического понимания права как продукта социально-экономических и классово-политических отношений теоретико-методологические позиции П. ш. п. ошибочны. Они ведут к идеалистической трактовке социальных корней права и его генезиса, к оправданию субъективно-волюнтаристских тенденций в процессе правотворчества и применения права, к принципиальной недооценке гарантий правопорядка и законности.